Когда слышишь в качестве определения что-то вроде марксистского "это то, что объединяет Х Y Z которые не объединяются больше ничем" или банального "то что изучает общее/самое общее", то сразу в голову приходит отторжение.
Ведь первый ответ называет признак философии, а не ее суть, а если знаешь признак но не знаешь суть, то суть можешь перепутать и можно подобрать такие X Y Z что изначальная задумка определения обратится в абсурд.
А второй ответ бесполезен, потому что любое знание изучает какое-то общее, а любое общее является самым общим для своих частей.
Можно попытаться описать философию как то, что изучает единый предмет "общее всех общих", "сущее как таковое" и тому подобное. И тем самым попытаться дать ей строгую границу.
Но это видимость, потому что если назвать общее философии каким-то особым общим, или чистым сущим, то в конечном итоге мы снова просто скажем, что философия изучает всё сразу, что не очень понравится людям которые пытаются втиснусть философию в какие-то строгие рамки.
Пожалуй философию не стоит заключать в какие-то очень строгие рамки, достаточно ограничить ее с одной стороны, по старинке сказав, что она изучает умопостигаемое, общие понятия, итд итп.
Придумывать ей особый специальный предмет, будь то сочетание каких-то других предметов или какой-то специальный один предмет не имеет смысла.
Во-первых неясно, почему философия должна ограничиваться только какими-то определенными несколькими предметами, во-вторых как было сказано, приписывание ей какого-то одного строгого предмета названного общим, сущим, итд, только уничтожает философию, ведь как было сказано выше, тогда все то что не было философией тогда окажется философией, и чего-либо выше этого для философии не останется.
Таким образом философия будет всем, и ничем более, при этом.
Выход может быть в том что бы оставить за философией право изучать бесконечное множество умопостигаемых сущностей и их сочетаний, не сводя их к чему-то одному по принуждению, то есть не сводя философию к какой-то одной такой сущности.
И Платон как я предполагаю, правильно так не делал, ведь Благо непознаваемо не только как вещь, но и как идея.
Тогда философия - и все, и нечто большее, и ограниченная и неограниченная.
Как вы думаете? Верно ли я понял?
Суть философии в том, что когда-то была така форма общественного сознания как магическое мышление ну оно и сейчас и есть А затем произошёл переход от мифа к научной картине мира. Вот этот переход и есть философия.
Что такое "умопостигаемые сущности"? Теоретические моменты любой науки тоже будут философией тогда?
Философия это то, что похоже на то, что в Европе назвали философией, т.е. если что-то похоже на античную философию, или средневековую (хотя большую часть этого многие уже выключают из философии и называют теологией), философию нового времени и немецкую классическую, то это – философия. Похожесть наверное может быть по любому параметру, главное чтобы самому философу казалось похожим настолько, чтобы он воспринимал свою деятельность как занятие философией https://en.wikipedia.org/wiki/Family_resemblance
Пытаться дать строгое определение (установить пределы) философии на мой взгляд бесполезное занятие, потому что это культурное явление, очень разнообразное и существующее несколько тысячелетий
Только хотел про эту теорию написать, но потом увидел, что она на картинке изображена. По сути получается так, что есть корпус текстов, которые считаются каноничными философскими текстами просто потому что потому. Их выделяют в класс голым перечислением, без указания какого-либо признака. Затем на их основе создаются новые тексты. И эти тексты тоже считаются философскими по принципу метонимии, смежности. Они в чём-то сходны с исходными текстами, там используются общие топики, общие понятия/катеории, общие проблемы и вопросы. Но затем на их основе снова порождаются тексты, которые по этому же принципу тоже начинают называть философскими. Возможно, за неимением лучшего слова чтобы их вообще хоть как-то обозвать. И на энтой итерации получаются тексты, которые тоже типа как именуются философскими, но связи с исходным корпусом текстом не имеют, а что-то повествуют о том как следует коллективно инвестировать анус.
Я как раз в оп посте приводил пример того что дать философии строгое определение не выйдет, потому что в конечном итоге оно или окажется не строгим, или произвольным.
Но можно дать нестрогое определение, по которому философия будет чем-то отличным от других дисциплин - и мне кажется что такое должно быть, ведь одна и та же вещь может быть и определенной и неопределенной в разных отношениях. Тогда постоянное возникновение новых тем в философии будет не багом а фичей. Мне кажется это всё-таки иногда упускают из виду и не всегда проговаривают. Конечно не все с ним согласятся, но определение будет достаточно универсальным и будет давать философии суть, а не просто давать косвенные признаки наподобие "об общем" "о сущем" "о уникальном соединении предметов" "о мышлении" "это называется философией потому что это называется философией " итд, всё это слабые определения.
Суть в том, что никаких общих признаков может и не быть, теория семейных сходств об этом.
>Они в чём-то сходны с исходными текстами, там используются общие топики, общие понятия/катеории, общие проблемы и вопросы
Ну вот это может и можно худо-бедно выделить как признак. Точно так же, как в индийской "философии" муссируются одни понятия (часто там одни и те же примеры еще кочуют тысячелетиями), и в китайской. Только понятия конечно разные, относящиеся к разным "традициям"
>есть корпус текстов
>каноничными философскими текстами
>8 раз упоминуются "тексты"
Похоже на "текстоцентризм" какой-то, могут быть философы которые не особо пишут тексты (не только Сократ, напр. Витгенштейн после ЛФТ, или те кто вели "семинары", отчасти Лакан [хоть у него они и изданы уже как "классические тексты"]), а что про них кто-то другой пишет тексты это и в футболе может быть
В философии возможно тематизируют и пытаются представить в качестве термина слова, которые не принадлежат ни к каким существующим наукам. Часто эти слова берутся из обыденного языка (и в попытке дать им "определение", ну или как-то менее строго, но "зафиксировать", часто эти слова выворачиваются наизнанку и уже не означают то, что означали в обыденном языке), или просто выдумываются.
Я не могу вспомнить серьезного влиятельного философа, у которого не было бы своих понятий
>Похоже на "текстоцентризм" какой-то, могут быть философы которые не особо пишут тексты (не только Сократ, напр. Витгенштейн после ЛФТ, или те кто вели "семинары", отчасти Лакан [хоть у него они и изданы уже как "классические тексты"]), а что про них кто-то другой пишет тексты это и в футболе может быть
Это ложна пресуппозиция. Во-первых, какая-то последовательность печатных букв не обязательно является текстом в том смысле что не выражает связную мысль. Например, это может быть что-то типа "пмаывп цавы пщавлпьз213" или шизофазия "Родился на улице Герцена, в гастрономе номер пять...". Во-вторых, если писанный текст вслух зачитать или устно рассказать, он от этого перестанет быть текстом? Нет. Раньше только так тексты и передавались. В-третьих, приведу такой пример, Ленин носил кепку. Вот эта кепка - это текст, то есть знак. Таким образом Ленин манифистировал свою классовую принадлежность, свою пролетарскость. Английские буржуи носили цилиндры, а английским рабочим не хватало денег на цилиндры, и они покупали кепки. Таким образом головной убор начал ассоциироваться с классовой принадлежностью. Поэтому текст вовсе не обязан существовать в виде последовательности печатных букв.
>В-третьих, приведу такой пример, Ленин носил кепку. Вот эта кепка - это текст, то есть знак. Таким образом Ленин манифистировал свою классовую принадлежность, свою пролетарскость. Английские буржуи носили цилиндры, а английским рабочим не хватало денег на цилиндры, и они покупали кепки. Таким образом головной убор начал ассоциироваться с классовой принадлежностью. Поэтому текст вовсе не обязан существовать в виде последовательности печатных букв.
Какая-то шизофазия
>Например, это может быть что-то типа "пмаывп цавы пщавлпьз213" или шизофазия "Родился на улице Герцена, в гастрономе номер пять...".
Это тексты.
Твоя шизофазия – тоже текст, хоть и бредовый.
Если я начну сейчас вслух сам с собой рассуждать, это не будет текст. Кепка – также не текст, кепка это такой головной убор
>>140573
Ну и ладно, то, что ты говоришь, – также философствование, потому что здесь по-ебанутому используется слово "текст", т.е. как понятие. Плохая философия тоже философия.
Также неприятие возможно вызывает то, что "текст" это все-таки термин из существующей в данный момент науки. Искажая его значение, ты звучишь как человек, который использует устоявшиеся в современной физике понятия в аристотелевском или каком-нибудь средневековом алхимическом смысле
ФИЛОСОФИЯ (от греч. phyle - любовь и sophia - мудрость; любовь к мудрости) - особая форма общественного сознания и познания мира, вырабатывающая систему знаний о фундаментальных принципах и основах человеческого бытия, о наиболее общих сущностных характеристиках человеческого отношения к природе, обществу и духовной жизни во всех ее основных проявлениях.
Ф. является теоретическим ядром мировоззрения. Она стремится рациональными средствами создать предельно обобщенную картину мира и места человека в нем. В отличие от мифологического и религиозного мировоззрений, опирающихся на веру и фантастические представления о мире, Ф. базируется на теоретических методах постижения действительности, используя особые логические и гносеологические критерии для обоснования своих положений. Необходимость философского познания мира коренится в динамике социальной жизни и диктуется реальными потребностями в поиске новых мировоззренческих ориентиров, регулирующих человеческую деятельность.
Описание немецкой классической философии ("высшей формы философии") устами марксиста
>>140574
Мне лень объяснять, прочитай вот этот учебник, и ты всё поймёшь https://platona.net/load/knigi_po_filosofii/filosofija_jazyka/mechkovskaja_n_b_semiotika_jazyk_priroda_kultura_2007/32-1-0-1773
Да без проблем. Держи!
О жизни мудрейшие люди всех времен судили одинаково: она никуда не годится… Всегда и всюду из их уст слышали один и тот же вздох – вздох, полный сомнений, полный тоски, усталости от жизни, противостояния жизни. Даже Сократ сказал, умирая: «Жить – это значит быть долго больным: я должен исцелителю Асклепию петуха». Даже Сократу она надоела. – Что это доказывает? На что это указывает? – В прежние времена сказали бы (– о, это говорили, и довольно громко, и прежде всех наши пессимисты!): «В этом наверняка должна быть какая-то правда! Consensus sapientium доказывает истину». – Будем ли мы и нынче так говорить? Вправе ли мы? «Здесь наверняка должна быть какая-то болезнь», ответим мы: эти мудрейшие всех времен, надо бы сперва взглянуть на них поближе! Быть может, все они уже не твердо стояли на ногах? Были утомленными? Пошатывающимися? Декадентами? Не появляется ли, быть может, мудрость на земле, как ворон, которого вдохновляет малейший запах падали?
Мне самому эта непочтительность, что великие мудрецы суть упадочные типы, впервые пришла в голову при рассмотрении именно того случая, где ей сильнее всего противостоит ученый и неученый предрассудок: я опознал Сократа и Платона как симптомы упадка, как орудия греческого разложения, как псевдогреков, как антигреков («Рождение трагедии», 1872). Упомянутый выше consensus sapientium – я понимал это все яснее – менее всего доказывает их правоту в том, в чем они совпадали: он доказывает скорее, что сами они, эти мудрейшие, кое в чем совпадали физиологически, раз они относились – вынуждены были относиться – в равной мере отрицательно к жизни. Оценки, суждения о ценности жизни, за или против, в конечном счете никогда не бывают истинными: они представляют ценность лишь как симптомы, они принимаются в соображение лишь как симптомы, – сами по себе такие суждения являются глупостями. Нужно непременно поставить своей целью и постараться уловить ту удивительную finesse, что ценность жизни не может быть установлена. Ее не может установить живущий, поскольку он является стороной и даже объектом спора, а не судьею. Ее не может установить умерший, по другой причине. – Поэтому если философ видит в ценности жизни проблему, это с его стороны даже возражение самого себя, вопросительный знак к собственной мудрости, отсутствие мудрости. – Как? а все эти великие мудрецы – оказывается, они были не только décadents, оказывается, они даже и не были мудрыми?..
Человечество не представляет собою развития к лучшему, или к сильнейшему, или к высшему, как в это до сих пор верят. “Прогресс” есть лишь современная идея, иначе говоря, фальшивая идея. Теперешний европеец по своей ценности глубоко ниже европейца эпохи Возрождения, поступательное развитие решительно не представляет собою какой-либо необходимости повышения, усиления.
Совсем в ином смысле, в единичных случаях на различных территориях земного шара и среди различных культур, удаётся проявление того, что фактически представляет собою высший тип, что по отношению к целому человечеству представляет род сверхчеловека. Такие счастливые случайности всегда бывали и всегда могут быть возможны. И при благоприятных обстоятельствах такими удачами могут быть целые поколения, племена, народы.
Мучительное, страшное зрелище представилось мне: я отдёрнул завесу с испорченности человека. В моих устах это слово свободно по крайней мере от одного подозрения: будто бы оно заключает в себе моральное обвинение. Слово это - я желал бы подчеркнуть это ещё раз - лишено морального смысла, и притом в такой степени, что испорченность эта как раз ощущается мною сильнее всего именно там, где до сих пор наиболее сознательно стремились к “добродетели”, к “божественности”. Я понимаю испорченность, как об этом можно уже догадаться, в смысле decadence: я утверждаю, что все ценности, к которым в настоящее время человечество стремится, как к наивысшим, - суть ценности decadence.
Я называю животное - род, индивидуум - испорченным, когда оно теряет свои инстинкты, когда оно выбирает, когда оно предпочитает то, что ему вредно. История “высоких чувств”, “идеалов человечества” - может быть, именно мне нужно ею заняться - была бы почти только выяснением того, почему человек так испорчен. Сама жизнь ценится мною, как инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти: где недостаёт воли к власти, там упадок. Я утверждаю, что всем высшим ценностям человечества недостаёт этой воли, что под самыми святыми именами господствуют ценности упадка, нигилистические ценности.
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью: теологов и всё, что от плоти и крови теологов, - всю нашу философию... Нужно вблизи увидеть роковое, больше того - нужно пережить его на себе, почти дойти до гибели, чтобы с ним уже не шутить более (свободомыслие наших господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах есть шутка; им недостаёт страсти в этих вещах, они не страдают ими). Отрава идёт гораздо далее, чем думают: я нашел присущий теологам инстинкт высокомерия всюду, где теперь чувствуют себя “идеалистами”, где, ссылаясь на высшее происхождение, мнят себя вправе относиться к действительности как к чему-то чуждому и смотреть на неё свысока... Идеалист совершенно так, как и жрец, все великие понятия держит в руке (и не только в руке!); он играет ими с благосклонным презрением к “разуму”, “чувству”, “чести”, “благоденствию”, “науке”; на всё это он смотрит сверху вниз, как на вредные и соблазнительные силы, над которыми парит “дух” в самодовлеющей чистоте: как будто жизнь до сих пор не вредила себе целомудрием, бедностью, одним словом, - святостью гораздо более, чем всякими ужасами и пороками... Чистый дух - есть чистая ложь... Пока жрец, этот отрицатель, клеветник, отравитель жизни по призванию, считается ещё человеком высшей породы, - нет ответа на вопрос: что есть истина? Раз сознательный защитник отрицания жизни является заступником “истины”, тем самым истина ставится вверх ногами...
Инстинкту теолога объявляю я войну: всюду находил я следы его. У кого в жилах течёт кровь теолога, тот с самого начала не может относиться ко всем вещам прямо и честно. Развивающийся отсюда пафос называется вера, т. е. раз и навсегда закрывание глаз, чтобы не страдать от зрелища неисправимой лжи. Из этого оптического обмана создают себе мораль, добродетель, святость; чистую совесть связывают с фальшивым взглядом; освящая собственное мировоззрение терминами “Бог”, “спасение”, “вечность”, не допускают, чтобы какая-нибудь иная оптика претендовала на ценность. Везде откапывал я инстинкт теолога: он есть самая распространённая и самая подземная форма лжи, какая только существует на земле. Всё, что ощущает теолог как истинное, то должно быть ложным: в этом мы почти имеем критерий истины. Его глубочайший инстинкт самосохранения запрещает, чтобы реальность в каком бы то ни было отношении пользовалась почётом или хотя бы просто заявляла о себе. Поскольку простирается влияние теологов, постольку извращается оценка, - необходимо подмениваются понятия “истинный” и “ложный”: что более всего вредит жизни, то здесь называется “истинным”; что её возвышает, поднимает, утверждает, оправдывает и доставляет ей торжество, то называется “ложным”. Если случается, что теологи, путём воздействия на “совесть” государей (или народов), протягивают руку к власти, то мы не сомневаемся, что собственно каждый раз тут происходит: воля к концу, нигилистическая воля волит власти...
Немцам сразу понятны мои слова, что кровь теологов испортила философию. Протестантский пастор - дедушка немецкой философии, сам протестантизм её peccatum originale. Вот определение протестантизма: односторонний паралич христианства - и разума... Достаточно сказать слово “тюбингенская школа”, чтобы сделалось ясным, что немецкая философия в основании своём - коварная теология... Швабы - лучшие лжецы в Германии, - они лгут невинно... Откуда то ликование при появлении Канта, которое охватило весь немецкий учёный мир, состоящий на три четверти из сыновей пасторов и учителей? Откуда убеждение немцев, ещё и до сих пор находящее свой отзвук, что с Кантом начался поворот к лучшему? Инстинкт теолога в немецком учёном угадал, что теперь снова сделалось - возможным... Открылась лазейка к старому идеалу; понятие “истинный мир”, понятие о морали как сущности мира (два злостнейших заблуждения, какие только существуют!) - эти два понятия, благодаря хитроумному скептицизму, если не доказываются, то более не опровергаются... Разум, право разума сюда не достигает... Из реальности сделали “видимость”, из совершенно изолганного мира, мира сущего, сделали реальность... Успех Канта есть лишь успех теолога. Кант, подобно Лютеру, подобно Лейбницу, был лишним тормозом для недостаточно твёрдой на ногах немецкой честности...
Ещё одно слово против Канта как моралиста. Добродетель должна быть нашим изобретением, нашей глубоко личной защитой и потребностью: во всяком ином смысле она только опасность. Что не обусловливает нашу жизнь, то вредит ей: добродетель только из чувства уважения к понятию “добродетель”, как хотел этого Кант, вредна. “Добродетель”, “долг”, “добро само по себе”, доброе с характером безличности и всеобщности - всё это химеры, в которых выражается упадок, крайнее обессиление жизни, кёнигсбергский китаизм. Самые глубокие законы сохранения и роста повелевают как раз обратное: чтобы каждый находил себе свою добродетель, свой категорический императив. Народ идёт к гибели, если он смешивает свой долг с понятием долга вообще. Ничто не разрушает так глубоко, так захватывающе, как всякий “безличный” долг, всякая жертва молоху абстракции. - Разве не чувствуется категорический императив Канта, как опасный для жизни!.. Только инстинкт теолога взял его под защиту! - Поступок, к которому вынуждает инстинкт жизни, имеет в чувстве удовольствия, им вызываемом, доказательство своей правильности, а тот нигилист с христиански-догматическими потрохами принимает удовольствие за возражение... Что действует разрушительнее того, если заставить человека работать, думать, чувствовать без внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без удовольствия? как автомат “долга”? Это как раз рецепт decadence, даже идиотизма... Кант сделался идиотом. - И это был современник Гёте! Этот роковой паук считался немецким философом! - Считается ещё и теперь!.. Я остерегаюсь высказать, что я думаю о немцах... Разве не видел Кант во французской революции перехода неорганической формы государства в органическую? Разве не задавался он вопросом, нет ли такого явления, которое совершенно не может быть объяснено иначе как моральным настроением человечества, так чтобы им раз и навсегда была доказана “тенденция человечества к добру”? Ответ Канта: “это революция”. Ошибочный инстинкт в общем и в частности, противоприродное как инстинкт, немецкая decadence как философия - вот что такое Кант! -
Если оставить в стороне пару скептиков, представителей порядочности в истории философии, то остальное всё не удовлетворяет первым требованиям интеллектуальной честности. Все эти великие мечтатели и чудаки, вместе взятые, все они поступают, как бабёнки: “прекрасные чувства” принимают они за аргументы, “душевное воздыхание” за воздуходувку Божества, убеждение за критерий истины. В конце концов ещё Кант в “немецкой” невинности пытался приобщить к науке эту форму коррупции, этот недостаток интеллектуальной совести, под видом понятия “практический разум”: он нарочно изобрёл разум для того случая, когда о разуме не может быть и речи, когда именно мораль провозглашает своё возвышенное требование: “ты должен”. Принимая во внимание, что почти у всех народов философ есть только дальнейшее развитие жреческого типа, нечего удивляться его жульничеству перед самим собой, этому наследию жреца. Если имеешь священные задачи вроде исправления, спасения, искупления человечества, если носишь в груди божество, считаешь себя рупором потустороннего императива, то, облечённый в такую миссию, ставишь себя уже вне всех чисто рациональных оценок, - сам, освящённый подобной задачей, изображаешь тип высшего порядка!.. Что за дело жрецу до иауки! Он стоит слишком высоко для этого! - И этот жрец до сих пор господствовал! - Он определял понятие “истинный” и “неистинный”!..
Оценим в должной мере то, что мы сами, мы, свободные умы, уже есть “переоценка всех ценностей”, воплощённый клич войны и победы над всеми старыми понятиями об “истинном” и “неистинном”. Самое ценное в интеллектуальном отношении отыскивается позднее всего. Но самое ценное - это методы. Все методы, все предпосылки нашей теперешней научности, встречали глубочайшее презрение в течение тысячелетий; из-за них иные исключались из общества “честных” людей, считались “врагами Бога”, презирающими истину, “одержимыми”. Научные склонности человека делали из него чандалу... Весь пафос человечества - его понятие о том, что должно быть истиной, чем должно быть служение истине - всё было против нас: каждое “ты должен” было до сих пор направлено против нас... Предметы наших занятий, самые занятия, весь род наш - тихий, осмотрительный, недоверчивый - всё казалось совершенно недостойным и заслуживающим презрения. - В конце концов, с известной долей справедливости можно бы было спросить себя: не эстетический ли вкус удерживал человечество в столь длительной слепоте? Оно требовало от истины живописного эффекта, оно требовало и от познающего, чтобы он сильно действовал на чувство. Наша скромность дольше всего претила его вкусу... О, как они это угадали, эти божьи индюки!..
Нам пришлось переучиваться. Во всём мы сделались скромнее. Мы более не выводим человека из “духа”, из “божества”, мы отодвинули его в ряды животных. Мы считаем его сильнейшим животным, потому что он хитрее всех, - следствием этого является его духовность. С другой стороны, мы устраняем от себя тщеславное чувство, которое и здесь могло бы проявиться: что человек есть великая скрытая цель развития животного мира. Он совсем не венец творения, каждое существо рядом с ним стоит на равной ступени совершенства... Утверждая это, мы утверждаем ещё большее: человек, взятый относительно, есть самое неудачное животное, самое болезненное, уклонившееся от своих инстинктов самым опасным для себя образом, - но, конечно, со всем этим и самое интереснейшее! - Что касается животных, то с достойною уважения смелостью Декарт впервые рискнул высказать мысль, что животное можно понимать как machina, - вся наша физиология старается доказать это положение. Развивая логически эту мысль, мы не исключаем и человека, как это делал ещё Декарт: современные понятия о человеке развиваются именно в механическом направлении. Прежде придавали человеку качество высшего порядка - “свободную волю”; теперь мы отняли у него даже волю в том смысле, - что под волей нельзя уже более подразумевать силу. Старое слово “воля” служит только для того, чтобы обозначить некую результанту, некий род индивидуальной реакции, которая необходимо следует за известным количеством частью противоречащих, частью согласующихся раздражении: воля более не “действует”, более не “двигает”... Прежде видели в сознании человека, в “духе”, доказательство его высшего происхождения, его божественности; ему советовали, если он хотел быть совершенным, втянуть, подобно черепахе, в себя свои чувства, прекратить общение с земным, скинуть земную оболочку: тогда от него должно было остаться главное - “чистый дух”. На счёт этого мы теперь уже лучше соображаем: как раз именно сознание, “дух”, мы считаем симптомом относительного несовершенства организма, как бы попыткой, прощупыванием, промахом, как бы усилием, при котором бесполезно тратится много нервной силы; мы отрицаем, чтобы что-нибудь могло быть совершенным, раз оно делается сознательно. “Чистый дух” есть чистая глупость: если мы сбросим со счёта нервную систему и чувства, “смертную оболочку”, то мы обсчитаемся - вот и всё.
Ни мораль, ни религия не соприкасаются в христианстве ни с какой точкой действительности. Чисто воображаемые причины (“Бог”, “душа”, “Я”, “дух”, “свободная воля”, - или даже “несвободная”); чисто воображаемые действия (“грех”, “искупление”, “милость”, “наказание”, “прощение греха”). Общение с воображаемыми существами (“Бог”, “духи”, “души”); воображаемая наука о природе (антропоцентрическая; полное отсутствие понятия о естественных причинах); воображаемая психология (явное непонимание самого себя, толкование приятных или неприятных всем общих чувств - как, например, известных состояний nervus sympathicus - при помощи символического языка религиозно-моральной идиосинкразии, - “раскаяние”, “угрызение совести”, “искушение дьявола”, “близость Бога”); воображаемая телеология (“Царство Божье”, “Страшный суд”, “вечная жизнь”). - Этот мир чистых фикций сильно отличается не в свою пользу от мира грёз именно тем, что последний отражает действительность, тогда как первый извращает её, обесценивает, отрицает. Только после того, как понятие “природа” было противопоставлено понятию “Бог”, слово “природный”, “естественный” должно было сделаться синонимом “недостойный” - корень всего этого мира фикций лежит в ненависти к естественному (действительность!); этот мир есть выражение глубокого отвращения к действительному... И этим всё объясняется. У кого единственно есть основание отречься от действительности, оклеветавши её? - У того, кто от неё страдает. Но страдать от действительности - это значит самому быть неудачной действительностью... Перевес чувства неудовольствия над чувством удовольствия есть причина этой фиктивной морали и религии, а такой перевес даёт содержание формуле decadence...
К такому заключению вынуждает критика христианского понятия о Боге. - Народ, который ещё верит в самого себя, имеет также и своего собственного Бога. В нём он чтит условия, благодаря которым он поднялся, - свои добродетели. Его самоудовлетворённость, его чувство власти отражается для него в существе, которое можно за это благодарить. Кто богат - хочет давать; гордый народ нуждается в божестве, чтобы жертвовать... Религия при таких предпосылках является выражением благодарности. Народ, благодарный за своё существование, нуждается для выражения этой благодарности в божестве. - Такое божество должно иметь силу приносить пользу или вред, быть другом или врагом; ему удивляются как в добре, так и в зле. Противоестественная кастрация божества в божество только добра была бы здесь совсем нежелательна. В злом божестве так же нуждаются, как и в добром: ведь и собственное существование не есть лишь дар снисходительности и дружеского расположения к человеку... Какой смысл в божестве, которое не знает ни гнева, ни мести, ни зависти, ни насмешки, ни хитрости, ни насилия? которому, быть может, никогда не были знакомы приводящие в восхищение ardeurs победы и уничтожения? Такое божество было бы и непонятно: к чему оно? - Конечно, если народ погибает, если он чувствует, что окончательно исчезает его вера в будущее, его надежда на свободу, если покорность начинает входить в его сознание, как первая полезность, если добродетели подчинения являются необходимыми условиями его поддержания, то и его божество должно также измениться. Оно делается теперь пронырливым, боязливым, скромным, советует “душевный мир”, воздержание от ненависти, осторожность, “любовь к другу и врагу”. Оно постоянно морализирует, оно вползает в каждую частную добродетель, становится божеством для отдельного человека, становится частным лицом, космополитом... Некогда божество представляло собою народ, мощь народа, всё агрессивное и жаждущее власти в душе народа - теперь оно только лишь благое божество... Поистине, для богов нет иной альтернативы: или они есть воля к власти, и тогда они бывают национальными божествами, - или же они есть бессилие к власти - и тогда они по необходимости делаются добрыми...
Где понижается воля к власти в какой бы то ни было форме, там всякий раз происходит также и физиологический спад, decadence. Божество decadence, кастрированное в сильнейших своих мужских добродетелях и влечениях, делается теперь по необходимости Богом физиологически вырождающихся, Богом слабых. Сами себя они не называют слабыми, они называют себя “добрыми”... Понятно без дальнейших намёков, в какие моменты истории впервые делается возможной дуалистическая фикция доброго и злого Бога. Руководствуясь одним и тем же инстинктом, порабощённые низводят своего Бога до “доброго в самом себе” и вместе с тем лишают Бога своих поработителей его добрых качеств; они мстят своим господам тем, что их Бога обращают в чёрта. - Добрый Бог, равно как и чёрт, - то и другое суть исчадия decadence. Как можно ещё в настоящее время так поддаваться простоте христианских теологов, чтобы вместе с ними декретировать, что дальнейшее развитие понятия о Боге от “Бога Израиля”, от Бога народа, к христианскому Богу, к вместилищу всякого добра, - что это был прогресс? - Но сам Ренан делает это. Как будто Ренан имеет право на простоту! А между тем противоположное бросается в глаза. Если из понятия о божестве удалены все предпосылки возрастающей жизни, всё сильное, смелое, повелевающее, гордое, если оно опускается шаг за шагом до символа посоха для уставших, якоря спасения для всех утопающих, если оно становится Богом бедных людей, Богом грешников, Богом больных par excellence и предикат “Спаситель”, “Избавитель” делается как бы божеским предикатом вообще, - то о чём говорит подобное превращение, подобная редукция божественного? - Конечно, “Царство Божье” тем самым увеличилось. Прежде Бог знал только свой народ, свой “избранный” народ. Между тем он пошёл, как и народ его, на чужбину, начал странствовать, и с тех пор он уже нигде не оставался в покое, пока наконец не сделался всюду туземцем - великий космополит, - пока не перетянул он на свою сторону “великое число” и половину земли. Но Бог “великого числа”, демократ между богами, несмотря на это, не сделался гордым богом язычников; он остался иудеем, он остался богом закоулка, богом всех тёмных углов и мест, всех нездоровых жилищ целого мира!.. Царство его мира всегда было царством преисподней, госпиталем, царством souterrain, царством гетто... И сам он, такой бледный, такой слабый, такой decadent... Даже самые бледные из бледных, господа метафизики, альбиносы понятия, стали над ним господами. Метафизики опутывали его своей пряжей до тех пор, пока он сам, загипнотизированный их движениями, не сделался пауком, сам не сделался метафизикусом. Теперь он уже прял мир из самого себя - sub specie Spinozae - теперь он сам преображался, всё утончаясь и бледнея; он стал “идеалом”, стал “чистым духом”, стал “absolutum”, стал “вещью в себе”... Падение божества: Бог стал “вещью в себе”...
О, как противно теперь тебе наслаждение, грубое, тупое, смуглое наслаждение, как его обычно понимают сами наслаждающиеся, наши «образованные», наши богатые и правящие! С какой злобой внемлем мы теперь той оглушительной ярмарочной шумихе, в которой «образованный человек» и обитатель большого города нынче позволяет насиловать себя искусством, книгой и музыкой во имя «духовных наслаждений», с помощью духовитых напитков! Как режет нам теперь слух театральный крик страсти, как чужд стал нашему вкусу весь романтический разгул и неразбериха чувств, которую любит образованная чернь, вместе с ее стремлениями к возвышенному, приподнятому, взбалмошному! Нет, если мы, выздоравливающие, еще нуждаемся в искусстве, то это другое искусство – насмешливое, легкое, летучее, божественно безнаказанное, божественно ис кусное искусство, которое, подобно чистому пламени, возносится в безоблачное небо! Преж де всего: искусство для художников, только для художников! Мы после этого лучше понимаем, что для этого прежде всего нужно: веселость, всякая веселость, друзья мои!.. Мы теперь знаем кое-что слишком хорошо, мы, знающие; о, как мы теперь учимся хорошо забывать, хорошо не слишком-знать, как художники!.. И что касается нашего будущего: нас вряд ли найдут снова на стезях тех египетских юношей, которые ночами проникают в храмы, обнимают статуи и во что бы то ни стало хотят разоблачить, раскрыть, выставить напоказ все, что не без изрядных на то оснований держится сокрытым. Нет, этот дурной вкус, эта воля к истине, к «истине любой ценой», это юношеское помешательство на любви к истине – опротивели нам вконец: мы слишком опытны, слишком серьезны, слишком веселы, слишком прожжены, слишком глубоки для этого… Мы больше не верим тому, что истина останется истиной, если снять с нее покрывало, – мы достаточно пожили, чтобы верить этому... Теперь для нас это дело приличия – не стремиться видеть все обнаженным, при всем присутствовать, все понимать и «знать». Tout comprendre – c'est tout mepriser… «Правда ли, что боженька находится везде? – спросила маленькая девочка свою мать. – Но я нахожу это неприличным» – намек философам!.. Следовало бы больше уважать стыд, с которым природа спряталась за загадками и пестрыми неизвестностями. Быть может, истина – женщина, имеющая основания не позволять подсматривать своих оснований?.. Быть может, ее имя, говоря погречески, Баубо?.. О, эти греки! они умели-таки жить! Для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складок, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – от глубины… И не возвращаемся ли мы именно к этому, мы, сорвиголовы духа, взобравшиеся на самую высокую и самую опасную вершину современной мысли и оглядевшиеся оттуда, посмотревшие оттуда вниз? Не являемся ли мы именно в этом – греками? По клон ни ка ми форм, звуков, слов? Именно поэтому – художниками?..
Доволен? Доволен, блять?!
Я же писал - ты - ёбнутый.
На кой хер ты смотришь всяких шизиков? Да потому что ты им - родственная душа.
То-то и оно!
Философия не обязана быть только материалистичной или сциентичной, как и не обязана быть определенным сочетанием каких-то тем.
>>140568
А могут и быть.
>>140571
Мне кажется строгой границы между философскими и иными понятиями нет.
Что касается новых понятий, которые строят на тех которые уже есть, это как я вижу и есть отличительный признак философии, который следует из её сути.
> Философия не обязана быть только материалистичной или сциентичной, как и не обязана быть определенным сочетанием каких-то тем.
Науки это выделенные из философии направления познания, а философия это все объединяет, занимаясь наиболее общими вопросами бытия, обязательно основываясь на достижениях научного познания. Философия стоит на науках (над ними и основывается на них), а не обособлена от них или сциентично под наукой.
>строгой границы между философскими и иными понятиями нет
И между биологическими и физическими понятиями нет? Ты знаешь что такое "понятие" и чем оно отличается от обычного слова? Тем, что первое это часть терминологии какой-то конкретной дисциплины, в которой ему дается определение, принимаемое участниками международного масонского кружка этой дисциплины.
В принципе, даже у самых злостных эпатажных континенталов как-то западло брать уже существующее популярное понятие из физики (у которого там уже есть четкое определение), и спокойно говорить что мол на самом деле это <что-нибудь изъебистое>. Это просто моветон, даже для Хайдеггера или Делеза.
А вот из гуманитарных дисциплин берут спокойно, и иногда также из биологии, потому что они менее научные чем физика
1. При всех изменениях, которые претерпел предмет философии за более чем две с половиной тысячи лет ее истории, в нем всегда сохранялось определенное достаточно прочное ядро. Именно наличие этого ядра роднило все философские системы и отличало их от всех других явлений духовной жизни. Прогресс философской мысли состоял, во-первых, в развитии и обогащении этого ядра, во-вторых, в освобождении данной формы общественного сознания от всего того, что находилось за его пределами. Конечным результатом было совпадение предмета философии с тем, что раньше существовало лишь в качестве его ядра. Произошло это с возникновением марксистской философии. Предмет марксистской философии есть предмет философии вообще в наиболее развитом и очищенном от всего постороннего виде.
2. Существует такой объект, который исследуется исключительно лишь философией и никакой другой наукой. Этот объект – истина. Все науки ищут истину, но все они, исключая философию, ищут истину в чем-то отличном от истины. Философия ищет истину об истине. Она является наукой об истине, теорией истины. Такого мнения придерживались, в частности, Аристотель и Гегель. Философия исследует процесс постижения истины, т.е. является теорией познания истины или просто теорией познания (гносеологией). Исследуя процесс постижения истины, философия указывает путь, ведущий к ней, т.е. является методом познания истины, методологией.
3. Истина есть соответствие, совпадение между сознанием и миром. Поэтому выявление сущности истины предполагает определение понятий «сознание» и «мир». Но определить их /39/ можно только одним способом – указав, которое из них берется за первичное. Нельзя определить ни одного из этих двух понятий, не определив одновременно другого. Поэтому философия, являясь теорией познания, с неизбежностью представляет собой одновременно и общий взгляд на мир, т.е. мировоззрение. С точки зрения материализма вообще, диалектического материализма в частности, познание есть отражение объективного мира.
4. Познание начинается с воздействия внешнего мира на органы чувств. Чувственное познание объективно по содержанию, субъективно по форме. Субъективность чувственных образов означает их зависимость от строения и от состояния нервной системы субъекта, но отнюдь не от его воли. Поэтому никакого метода чувственного познания существовать не может.
5. Мышление также одновременно и объективно, и субъективно. Но специфически присущая ему субъективность заключается вовсе не в зависимости от состояния нервной системы субъекта. Суть субъективности мышления состоит в том, что оно представляет собой целенаправленную, волевую деятельность субъекта. Подобно тому, как человек регулирует и направляет движение рук, преобразующих материальный объект, он регулирует и направляет ход своих рассуждений. Кроме физического труда, существует труд умственный. Именно потому, что мышление есть субъективная деятельность, перед человеком встает проблема выявления и усвоения правильного образа этой деятельности, истинного способа (метода) мышления, т.е. такого, который ведет к истине. Нет никакого общего метода познания, который не был бы методом мышления. Философия, представляя собой всеобщий метод познания истины, с неизбежностью является общим методом мышления. Выявление истинного метода мышления предполагает исследование самого мышления. Поэтому философия необходимо представляет науку о мышлении, но такую, которая в отличие от других наук, исследующих этот же объект, рассматривает его как процесс, ведущий к истине. Иначе говоря, философия есть логика.
6. Но не всякая логика есть философия. Кроме философской логики, существует и иная – формальная. Мышление есть объективный процесс, облеченный в форму субъективной деятельности. Формальная логика рассматривает мышление исключительно как субъективную деятельность. Она исследует такие формы, которые присущи только мышлению, но не /40/ объективному миру. Ее законы есть не что иное, как правила, которыми должен руководствоваться человек в своей деятельности по сочетанию как элементарных, так и сложных мыслительных форм с тем, чтобы она имела своим результатом истину. Вполне понятно, что эти законы присущи только мышлению, но не миру. Материалом, из которого исходила формальная логика, был в основном язык. Поэтому в ней всегда были сильны номиналистические тенденции. В дальнейшем они столь возобладали, что, например, формальная логика теоретического мышления во многом свелась к анализу языка науки.
7. В отличие от формальной логики философия, выступая в качестве логики, подходит к мышлению со стороны его содержания. Взятое под таким углом зрения мышление представляется как процесс усвоения мира мышлением, вхождения мира в мышление, воссоздания, воспроизведения мира мышлением, достижения соответствия между миром и сознанием, т.е. постижения истины. Формальная логика, хотя она и выявляла правила, которыми должно руководствоваться мышление как субъективная деятельность, чтобы привести к истине, исследованием самой истины не занималось. Философия как логика является наукой об истине, причем истине как процессе. Она исследует мышление как процесс воспроизведения мира и раскрывает его законы. В процессе мышления вещи, которые существовали только вне мышления, входят в мышление, становятся содержанием мышления, появляются, возникают в мышлении. Вполне понятно, что вещь может возникнуть в мышлении такой, какой она является в действительности, лишь в том случае, если процесс ее возникновения в мышлении будет происходить по тем же законам, по каким эта вещь возникла в объективном мире. Логические процессы, воспроизводящие конкретные (исторические) объективные процессы, с неизбежностью должны развиваться по тем же законам, что и воспроизводимые ими объективные процессы. Но именно потому, что мышление, воспроизводящее мир, способно развиваться по законам всех без исключения конкретных объективных процессов, эти конкретные законы не являются его собственными законами. Собственными законами мышления, законами воспроизведения мира могут быть только такие, по которым развиваются все без исключения логические процессы независимо от их конкретного содержания, т.е. по которым развиваются все без исключения объективные процессы. Иначе говоря, собственными законами мышления как процесса воспроизведения мира являются наиболее общие законы всякого /41/ развития. Их принято именовать законами диалектики. Все это означает, что наука о наиболее общих законах развития (диалектика), наука о законах мышления (логика) и наука о законах познания (гносеология) совпадают, являются одной наукой [1, 301, 321]. Такое совпадение было достигнуто в диалектическом материализме, которое представляет тождество мировоззрения, теории мышления и метода познания. В отличие от формальной логики диалектический материализм или диалектическая логика строит свою систему на основе обобщения данных, доставляемых всеми конкретными науками, о природе, обществе и познании [1, 84].
8. Мышление как объективный процесс есть явление чисто социальное. Естественно, что проникнуть в его сущность невозможно без выявления сути общества, без открытия социальной формы движения материи. Поэтому диалектический материализм как диалектическая логика, как наука об истине с необходимостью является материализмом и историческим.
>континенталов
Это название любителей ПОТЯНУТЬ ЖРЕБИЙ?
> в нем всегда сохранялось определенное достаточно прочное ядро. Именно наличие этого ядра
Типичная шизофазия рассчитанная на даунят. Что за ядро, каково его содержания - не раскрыто. Отчего весь последующий текст не имеет ни какого смысла. Реально это читается как « в нем всегда сохранялось определенное достаточно прочное «волмкшдпдындьа» Именно наличие этого « волмкшдпдындьа»…». Но шизики хавают.
> В чем суть [психологического явления]? Нужен совет.
В физиологии.
>>140573
Кажется, вы просто не знакомы с предвестником текстуальной философии ашвфщыФЫШАРв омаШ ушщ, автором таких опусов как "фвшыРГШФЫ 8921фщы" и "щфдрадф".
ЩШФВЫаощшфыоашщош оошщошващошфывзйхуцхщзщх
азфщащ млща е йщзкуй.
- ФЩАШГУ, ашвфщыФЫШАРв омаШ ушщ, 18989
Вы бы изменили своё мнение, если бы вам удалось поближе познакомиться с его текстами.
Дебил не в курсе, что тему/тезис сначала выдвигают, а затем раскрывают/обосновывают. Ты хоть когда-нибудь хотя бы одну книгу или статью открывал, маня?
>Ты хоть когда-нибудь хотя бы одну книгу или статью открывал, маня?
Ну не стоит совсем уж принижать оппонента. Он точно читал несколько страниц в этой книге >>140577, и какой-то книге про каких-то нонконформистов в Америке.
Не стоит забывать и про учебники логики, их он открывал не менее двух и прочитал суммарно, по моим расчетам, не менее 8 страниц.
Принижать никогда никого не хочется, просто время от времени везде появляются некоторые претенциозные выскочки с нахальным вахтёрским тоном прям сами напрашиваются, чтобы их мордой ткнулм в сцанину. С такими людьми любезничать это неуважать самого себя, ибо вежливость они ценить не умеют и продолжают гнуть свой гнилой базар.
Я не утверждал, что философия состоит только из чужих понятий, а только что одна из её сторон размыта. Поэтому философам необязательно изобретать то что уже изобрели, это уже плохая философия.
>Поэтому философам необязательно изобретать то что уже изобрели, это уже плохая философия.
Новичок что ли? Еще не замечал, что в одно понятие иногда вкладывают значительно разные значения. Поэтому иногда приходится придумывать новые понятия, например, "квалиа". Т.к. понятие "сознание" настолько извратили и у него столько значений, что при использовании его невозможно понять друг друга. Только на днях в научной, рецензируемой статье встретил вариант "сознания" как "со-знания" (прям так и разъяснено), т.е. некое совместное знание. И это черт знает какой вариант значения. Обычно академически принято определять "сознание" как близкое к понятию "личность". А в теориях сознания вообще свое значение, совершенно другое, как некое расширенное квалиа. Может быть поэтому философы предпочитают просто с нуля придумать новое понятие и дать ему значение, что бы неправильные коннотации от существующих понятий не искажали смысл. Хайдеггер, например, нафигачил целый словарь новых терминов, без большинства из которых можно было-бы прекрасно обойтись.
>Нужно непременно поставить своей целью и постараться уловить ту удивительную finesse, что ценность жизни не может быть установлена.
«Ходит стародавнее предание, что царь Мидас долгое время гонялся по лесам за мудрым Силеном, спутником Диониса, и не мог изловить его. Когда тот наконец попал к нему в руки, царь спросил, что для человека наилучшее и наипредпочтительнейшее. Упорно и недвижно молчал демон; наконец, принуждаемый царём, он с раскатистым хохотом разразился такими словами: "Злополучный однодневный род, дети случая и нужды, зачем вынуждаешь ты меня сказать тебе то, чего полезнее было бы тебе не слышать? Наилучшее для тебя вполне недостижимо: не родиться, не быть вовсе, быть ничем. А второе по достоинству для тебя — скоро умереть."»
— Элиннство и пессимизм, Ф. Ницше.
Человек задуман оценивать: не столько труд, сколько именно это умение сделало человека из обезьяны. Которая тоже способна заниматься своего рода трудом — искать пропитание и даже использовать примитивные орудия. Однако же, обезьяна сама не способна освоить ремесло торговли, если же её обучить — так она его вскоре забудет. Обезьяна мыслит иначе — она будет использовать вещь в качестве подарка для установления дружеских отношений, но не додумается обменивать что-либо на что-либо.
И если женщина исторически склонна оценивать ценность, то мужчина устроен чуть иначе, и он, подозревая, что в нём объективной самоценности обнаружить не удастся, склонен оценивать выгоду. Будучи неспособным оценить выгодность самого предприятия "жизнь", мужчина, будучи по натуре тунеядцем, приходит к более практичной стратегии — оценки времени, в особенности — своего собственного. При желании и некотором везении данную ценность можно находить очень большой, однако, следом приходит растерянность — поскольку оценка неизбежно происходит при участии идиотов — подтвердить её практичность и объективность практически невозможно.
>>140592
>6. Но не всякая логика есть философия. Кроме философской логики, существует и иная – формальная...
Формальная логика вообще вряд ли рассматривает мышление. Логика как таковая – есть способность к совмещению, и не является наукой в не-софистическом смысле этого слова. Будучи участницей мыслительного процесса – ей остаётся рассматривать только прождаемые им сущности. Помимо логики, ещё и из интуиции состоит мыслительный процесс, в котором вторая предоставляет и цель, и варианты к достижению цели, а первая определяет совместимость вариантов. Процесс мышления подобен ходьбе – обыкновенной и размеренной в случае внутреннего диалога либо беседы; тому, как шагает солдат – в случае дискуссии; либо перебежкам, перекатам и укрытиям в случае решения какой-либо задачи. Логика появляется там, где есть множество людей, и скрывается там, где человек предоставлен самому себе.
>>140595
>Что за ядро, каково его содержания - не раскрыто.
Рекомендую ознакомиться с циклом трудов уважаемого ашвфщыФЫШАРв омаШ ушщ, в которых он изложил свои беседы с вапимчсьмб, там у них как раз затрагивалась тема «волмкшдпдындьа».
> одно понятие иногда вкладывают значительно разные значения.
Витгенштейна на них нет
Как тебе такое определение: философия есть процесс рационального разворачивания в концепты некоей интуитивно данной истины, т.е. невыразимого доконцептуального понимания несводимого к коллективному опыту "общего смысла". Выражение истины в концептах и сверка их в диалектике - симптомы процесса.
Однажды философ так разворачивает свою истину, что становится мудрецом и угомоняется, развернув свою философскую систему-мировоззрение.
Философия - это предельное уяснение нашего положения в мире, как относительно самого мира, так и относительно друг друга.
Потому что весь мир - это воля к власти и могуществу, а мы в нём - рабы.
Если мы рассматриваем системность (и концептуальность) философии как субстанциональный признак, то многие континентальные философы оказываются за бортом. Например, Ницше. Не то чтобы это был недостаток, скорее наоборот. Но это я к тому, что общих признаков у всего того что принято называть философией, может и не быть.
>>140625
Но аналитическая философия - это, считай, ранний Витгенштейн, то, следовательно, и она оказывается "за бортом".
Как-то так.
> Если мы рассматриваем системность (и концептуальность) философии как субстанциональный признак
Ты имеешь ввиду метанарративы? Дык они в 19 веке закончились. В 20м веке философии обо всем уже вроде не было.
И что ценного произвела философия пост-ВМВ кроме горы мусорных статей, которые даже их авторы не перечитывают?
Постмодерн - это состояние сознания человека позднего, загнивающего капитализма. Память у них как у рыбки, клиповое мышление и всё такое.
Требовать чтобы на верхушке были брамины интеллектуалы-Сократы - это коллективное ницшеанство.
> И что ценного произвела философия пост-ВМВ кроме горы мусорных статей, которые даже их авторы не перечитывают?
В чем тебе ценность философского труда померять, в попугаях? Например сейчас мы живем в Дугинской парадигме, как ты оценишь ценность его трудов? Аксиолог ты наш.
Ну вот смотри, я утверждаю, что ты долбоёб. Это мой философский труд. Он равноценен с трудами Сократа, Дугина, Ницше, Витгенштейна, потому что как их измерить, в попугаях что ли? К тому же так как ты - долбоёб, и я утверждаю, что ты - долбоёб, то получается, что ты живёшь по моей парадигме. Так-то!
Рассел был логиком. Можно назвать его философствующим математиком, но никак не филрсофом.
>в чем суть фекалрсофии
В развлечении. Когда-то философия родила науку, на этом ее утилитарная суть закончилась.
Да-да, сначала из развлечения породили науку а потом пришел Докинз, сказал что вообще-то надо серьезно относиться к науке, и вообще он всё доказал и fucking loves science. Так всё и было. Верю.
Во-первых, в развлечениях нет ничего плохого. Иначе пить чай - тоже антинаучно.
Во вторых, философия не породила науку напрямую. Так что твои остроты заставляют только посмеяться над твоей недальновидностью.
В третьих, философия действительно не измеряется содержанием в ней Докинза. В этом и суть.
Так я и не осуждаю, даже наоборот. Иначе б я тут не сидел. И Докинза я не котирую, хватит воевать с соломенным чучелом.
Ну ты тогда получается ответил на оп пост соломенным ответом))
Всмысле? Я дал четкий исчерпывающий ответ: суть философии в развлечении философствующего. Где тут солома?
Пиздец Сократу весело было да? (Кстати науки тогда уже были без всяких фелософий.)
Философия - это о
Думаю, он был достаточно веселым дядькой. Может, не показывал просто. А философия процветала и до первых сохранившихся текстов которые вроде и так только в пересказах дошли натур. философов.
Автомобиль - это частное явление того, в чем есть сиденья.
оОо это T̸̢͠h҉͢͞e̸̡͡ ę̷̕ḩ̶͝y̵҇͜ȩ̷͝ k҉̛͜a̷͜͝ḑ̵͡i̴̡̕ş̴̕h̴͢͝ţ̶͞u̴̡͡ s҉̢͡h̶̨̛u̶҇͢g҉̧̕g҈̧͠n̵͜͡g̷̛͜l̴͢͝u̸̧͡i̶͜͠.҈͢͡ T̴̢҇h̵͜͡e҈̧̕ e̷̡̛h̵͜͞y̸̢͡e҈̨̛ a҈͢͠h̴͢͡ s҈͢͠h̷̡҇ų̸̕g̴̡͝g҈̧͡n̸̢҇g҈̨͝l̴̡͞u҉̡҇i̶̢҇.̸̡̛ P҉̧͞l̸҇͜a̸҇͜t̷̨͞ơ̷̡ ą̵͡h̴̕͜ c̵͜͞h҈̨͝'҈̢͞n̷͢͡g̴̛͢l̸̡҇u̶̡̕i̷͜͝ n̴̢̕g҈̢͠ n̵̛͢n̸̛͢ņ̴̕o̴҇͜g҉̢͠o҈̡̛r҈̕͜ o҈̢͡t̵̡͞ ş̷͞h̸̢͠ų̶͡g̶̡͞g̶҇͜n̷̛͜g̶̨̛ļ̵͝u̸̧͞i̷̢͡.̶̡͠ M҈̡̕g̷̨҇e̵̢͝p҈̨͡h҉̢̕a҈̡̕i̸͜͞a̸͜͝g̶̨͡l҉̧͝,̶̢͡ h̸̨҇a҈̧̛i̸͢͠a̵̧͝g̸̢͝l̶̕͜,̶̡̛ e҈̕͢p̶҇͢h̴̢͝a̴̡͠i̸̕͜a̷̢͝g̸̢͠l҈͢͝,̴̧̛ n̴̕͜į̷͠l̶͢͠g҈͢͠h҉̨͡'̸̛͜r̶̛͢i̸̛͢ a̶͜͡h̴̡͝ e̵̕͢h̷̨̛y̴̡҇ę̶͠ p̷̧҇h̷̨͠'̴̢͠ņ̶̛g̴͢͠l҉̧̛u̸̢͝i҈̡҇ h̵̨҇'̴͢͞.̶̛͜ H̸͢͡'̶̨̕ k̶̛͜a҉̨͞d̵͢͞i҈͢͝s҉̛͢h̶̢͠ţ̷̕ư̵̧ a҈͢͝h̴̢҇a̷̧҇g҉̢̕ļ̴͞ r̴̕͜'̷̧͞l̷̢҇u̸̕͢h̸̢͡h̴̨͝o̶̡҇r҉̧̕ p҈̢͠h҈̨̕'̶͢͝ m̵͜͝g҈̕͢e҈͜͡p̴̢̛c̸͢͠h̷͜͠'҉̢̛n̸̨͠g̷̛͢l̷̡͝ų̸̕i̸̧͡'҈̨҇ą̴͝ḩ̴͞o̴̡͠ģ̶̕ m̴͜͝g҈͢͞e̵̢͞p̴̢̛h҉̨͠a҈̢͡i҈͜͞a̸͜͠g҈̨͝ļ̴҇,҈̕͜ n̴͜͞g҈͢͠ ą̴͡h̶҇͜a̶̡̛g҉̡͠l̷͜͠ f҉̧̕'҈̕͜ a̶̧̛h҈͜͝o҉̢͝r҉̕͜ p̴̡҇h҉̢͞'̴̢͝ c҈̛͜h̵͢͞'̷̡͠n̷̢͠g̵͜͡l̸̢͝u̷̧͠i̴̡̛'҈̢̛a҈̢҇h̸̢͝ǫ̸͠g̵̢̛ ę̷͠p̷̧͞h̴̢͡a҉̢͠i̵̡͠i̵̛͜.̶͜͡ H̷͜͡'̷͢͠ ķ̶͞a̵̢͝d̴̕͜i̸͢͠s̴͢͝h̸̨̛t҉̢҇ų̶͝ a̶̢҇h҉̧͝a̴͜͠g̸̢͠l̸̢̛ f҉̢҇'̶҇͢ m̸̧̛g̸͜͞e̴҇͢p̶̡͠ b̵҇͢u̵҇͜g҉̨͠n̶̨̕a̵̡̛ḩ̴͞ s̶͢͞ḩ̷͠u҈͜͠g҉̡͡g̷̨҇n̵̡͝y̶̛͜t̷҇͢h҈͜͝ s̵̢҇h̵͢͠u҉҇͜g҉̧̛n̷̢͠a̴̛͢h̸̢͡ḩ̵͠,̷̕͜ n̶̡͞g̷̕͜ a̵̡̕h̶̨͝a̶̧̕g̶̡͡l̵̢̕ f҈͢͝'҈̧̛ m҉͜͞g҈̛͢e҉̡̕p̴̨͝ḩ̷̛a̷̧҇i҈̨͡ f҈͢͞'̷̧͝ b҉̛͜u҉̡҇g̷̨̛n̴̡͠a҈̢̛h̴̡͝,҉͜͝ n̷̡̛g̵̡͞ a҈̨̕h̴͢͝ḩ̸̛ e҈͜͞h̵҇͢y̴̡͡e̶͢͡n̷͢͞a̶҇͢h̴̢̛ a̴̡͞h̴̨͠o̷͜͞r҉̨̛ f̵͜͞'҈̡͝ m̵҇͜g̸͜͡r̸̨͝'҉̢͠l҉̡͠u҉̨͝h̵̨͝ I̶̢҇i̷̡͝a̶̧͡h̵̛͢e҉̨͡ f̴̧̛'҉̡͝ b̶̡̕ų̵͞g̵͜͞n̸̨͠a̶̡͠h̶͜͞, в этом нет никаких сомнений
Философия всегда занята тем что выясняет отношения между субъектами и объектами, тем самым реализуя множественность взаимодействия, что приводит к возникновению новых парадигм, подходов и методов, - они же переходят в научное, откуда появляется прикладное и наконец, прикладное воздействует на реальное, меняя его к тому или иному аттрактору. Таким образом, философия - это естественный процесс самомодификации систем, к более лучшему или устойчивому (с точки зрения всей системы) состоянию. Это не "абсолютная рефлексия", это не "питание собой", это не "отработка ошибок", но в основном, философия возникает (или становится актуальной) в моменты структурных изменений системы.
Нет никакого смысла искать в философском знании потайных колдунств, потому что их нет ни там, ни где-то ещё, - их не будет нигде и никогда, потому что эти магические мышления сами являются предметом рассмотрения философии и/или науки. Но есть - искать обратное, а именно - методы (например, сверки мышления с восприятием). Само философское знание вполне может быть разобрано с точки зрения научного, и наоборот.
Философия скорее похожа на прогноз погоды, - эдакое нащупывание окончательных форм(улировок) субъектами (в рамках их восприятия, мышления и прочего осознания мира) для дальнейших дел, притом, что субъекты сами влияют на эту самую погоду своими действиями. Что со всем этими формулами делать - решают сами участники событий. Философия не принуждает и ничего не обещает - она только разъясняет непонятое и указывает на ошибочное, что, впрочем, не может устранить вообще всё непонятное и/или ошибочное.
Итого - это такая же технология "судьбы", как и всё остальное, что философия когда-либо критиковала за отсутствие "смысла". Как такового целеполагания в философии, точно так же, - нет, потому, что его вообще нигде - нет. А личные надуманные "цели" тех или иных групп - это лишь частное, не довлеющее над всеобщим.
Конец.
> В XIX веке традиционные воззрения были оспорены индийским гуру Шри Юктешваром. В своей книге «Святая наука» (1894) он утверждает, что наш мир движется по восходящей дайва-юге (полуцикл длиной 12 000 лет, который включает в себя все четыре юги), уже миновал Кали-югу длительностью 1200 земных лет, и с 1699 года н. э. находится в Двапара-юге, которая продлится 2400 лет.
Суть философии - в определении границ.